Локапалы не пропадут. (с) Лапы в одну сторону, крылья - в другую, а ты сидишь с хвостом. (с)
Официальный арт к "Темной Башне".
Художник - Ned Dameron.
Фрагмент "Бесплодных земель" в переводе Т. Покидаевой
/.../Джейк вдруг понял, что ощущение силы,
разлитой вокруг, не пропало. Наоборот, оно стало еще сильнее.
И вряд ли она исходила только от этого пустыря. Что-то здесь
происходило. Что-то особенное. Очень важное. Даже в самом
воздухе ощущались вибрации, как будто в нем плыли волны
энергии, источаемые самой громадной электростанцией в мире.
Только поднявшись на ноги, Джейк увидел, как он удачно упал.
Упади он чуть в сторону, он бы попал прямо на кучу битого
стекла и, скорее всего, очень сильно порезался.
Это, наверное, от витрины, подумал Джейк. Когда здесь
еще был магазинчик деликатесов, в ней выставлялись сыры
и колбасы. Стоишь на улице и смотришь. Их еще вешали
на веревках. Джейк не знал, откуда он это знает. Он просто
знал... и без тени сомнения.
Задумчиво оглядевшись по сторонам, Джейк отошел от забора
чуть дальше вглубь пустыря. Ближе к середине участка, едва
заметная под буйно разросшимися сорняками, на земле валялся
какой-то рекламный щиток. Опустившись на колени, Джейк
поднял его и стряхнул с него грязь. Буквы давно повыцвели,
но их еще можно было прочесть:
ТОМ И ДЖЕРРИ. ДЕЛИКАТЕСЫ
СПЕЦИАЛИЗИРУЕМСЯ НА ЗАКАЗАХ К БАНКЕТАМ И ПРАЗДНИКАМ!
А внизу, той же красной, которая стала розовой, краской
из балончика-распылителя кто-то вывел загадочную фразу:
В ЕЕ МЫСЛЯХ --- ВЕСЬ МИР, В ЕЕ МЫСЛЯХ --- ВСЕ МЫ.
Вот оно, это место, сказал себе Джейк. О да.
Он уронил щит обратно на землю, поднялся и медленно пошел
дальше вглубь пустыря, внимательно глядя по сторонам. С
каждым шагом его ощущение силы крепло. Все, что он видел:
сорняки, осколки стекол, груды битого кирпича, --- было как
будто пронизано этой безудержной силой. Даже пустые пакетики
из-под хрустящей картошки казались красивыми, а пустую
пивную бутылку солнечный свет превратил в цилиндр
коричневого огня.
Джейк очень четко осознавал каждый свой вдох... свет солнца,
который ложился на все золотым покровом. Внезапно он понял,
что стоит на пороге великой тайны. Его била дрожь.
Наполовину --- от страха, наполовину --- от удивления,
смешанного с восторгом.
Оно все здесь. Все. Все по-прежнему здесь.
Сорняки льнули к его ногам. Репей налип на носки. Поднявшийся
ветерок зашелестел упаковкой из-под печенья. Солнечный луч
отразился сверкающим бликом, и на мгновение обычная упаковка
словно бы преисполнилась внутреннего сияния, жуткого и
прекрасного одновременно.
--- Все по-прежнему здесь, --- повторил Джейк вслух,
не зная о том, что лицо его тоже сейчас преисполнилось
собственным внутренним светом. --- Все здесь.
Теперь ему слышался звук... вернее будет сказать, Джейк его
слышал с самого начала, как только ступил на пустырь.
Какой-то гул, но на очень высокой ноте, в котором сквозило
невыразимое одиночество и невыразимая красота. Так,
наверное, плачет ветер над пустынной равниной, только звук
был живым. Точно хор тысячи голосов, слитых в могучей
открытой ноте. Джейк огляделся по сторонам и вдруг понял,
что видит лица --- в сплетении сорняков, в ветках
кустарника, даже в грудах битого кирпича. Лица.
--- Вы кто? --- прошептал Джейк. --- Кто вы?
Ответа он не получил, но ему показалось, что за этим звенящим
хором он слышит иные звуки: грохот конских копыт по сухой
пыльной земле, громы выстрелов и из сумрака --- голоса
ангелов, славу поющих. Ему представлялось, что лица, которые
он различал во всем, поворачивались к нему, когда он
проходил. Они словно бы наблюдали за ним, но Джейк
чувствовал, что за пристальным их вниманием не скрывается
злых намерений. Отсюда ему была видна Сорок-Шестая и даже
одно крыло резиденции ООН на Первой-Авеню, но это уже не
имело значения... весь Нью-Йорк побледнел и сделался
прозрачным, точно оконное стекло.
Гул нарастал. Уже не тысяча --- миллион голосов вздымались
могучим хоралом, восставая из бездонного колодца вселенной.
Теперь Джейк уже различал имена, хотя, может быть, это
только ему представлялось. Одно имя, кажется, было Мартен.
Другое --- Катберт. Еще одно --- Роланд... Роланд из
Гилеада.
Были там и имена, и бессвязный гул разговора --- десятки
тысяч историй, сплетенных в одну, но над всем царил этот
могучий, разливающийся по пространству звон... набухающая
вибрация, наполнявшая разум его ослепительно белым светом.
И Джейк вдруг понял, --- и радость была столь огромной, что
грозила взорвать его изнутри, --- чей это голос. Голос Да.
Голос Белизны. Голос Всегда. Великий хорал утверждения,
выпевающий песнь свою на пустыре. Для него.
А потом, в низких зарослях репейника, Джейк увидел
ключ... а за ключом еще --- розу.
ГЛАВА 2: КЛЮЧ И РОЗА (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
17
Ноги его подкосились, и он упал на колени. смутно, словно
бы издалека, Джейк осознал, что плачет. Он слегка обмочился,
но и это он осознавал едва ли. Не вставая с колен, он
прополз вперед и потянулся за ключом, лежащим в зарослях
репейника. Форма ключа показалась ему знакомой. Он, кажется,
уже видел один такой --- в своих снах:
Он подумал еще: S-образная загогулина на конце --- вот в
чем секрет.
Как только он сжал ключ в руке, голоса загремели, слившись
в одну гармоничную ноту триумфа. Джейк закричал, и крик его
утонул в этом хоре. Ключ у него на ладони вспыхнул вдруг
белым светом, и по руке его, точно мощный разряд
электричества, прошла сила. Он как будто схватился за
оголенный провод под напряжением, но боли не было.
Он положил ключ между страницами "Чарли Чу-Чу".
Пристальнее вглядевшись в розу, Джейк неожиданно осознал,
что настоящий ключ --- это она. Ключ ко всему. Он прополз
чуть вперед, чтобы взять ее. Лицо его пламенело, увенчанное
чистым светом. Глаза полыхали, как два провала, заполненные
голубым огнем.
Роза росла посреди островка травы --- странной, багровой
травы.
Когда Джейк потянулся к ней, бутон стал раскрываться прямо у
него на глазах, обнажая свои полыхающие глубины, потаенные,
ослепительно алые. Лепесток раскрывался за лепестком, и
каждый горел своим собственным тайным огнем. Джейк в жизни
не видел такого чуда... ничего, напоенного до такой степени
жизнью, ликующей и безудержной.
Как только он протянул к ней руку --- решительно, без
колебаний, --- хор голосов принялся выпевать его имя... и в
сердце Джейка закрался предательский страх. Холодный, как
лед, и тяжелый, как камень. Что-то было не так. Теперь Джейк
ощущал какой-то вибрирующий диссонанс... как царапина,
безобразная и глубокая, на бесценном полотне великого мастера.
Как жар, накаляющийся исподволь под хладной кожей на лбу
у больного. Как червяк. Червяк, вгрызающийся в сердцевину плода.
И еще --- тень. Та, что таится за следующим поворотом дороги.
А потом перед ним раскрылась самая сердцевина розы,
взорвавшись желтым слепящим светом, и волна изумления,
смешанного с восторгом, тут же смыла все страхи. Джейк
поначалу подумал, что это всего лишь пыльца, пусть и
исполненная сверхъестественного сияния, которым здесь было
пронизано все. Он так подумал, хотя из ботаники знал, что у
роз не бывает пыльцы. Но, нагнувшись поближе, он разглядел,
что этот круг пламенеющей желтизны в сердцевине цветка ---
никакая вообще не пыльца, а солнце. Настоящее солнце:
кузница чистого света, горящего в сердцевине розы, что
растет посреди багровой травы.
Снова вернулся страх. Даже не страх уже --- неподдельный
ужас. Все правильно, вдруг подумалось Джейку. Пока здесь все
правильно, но оно может пойти не так... на самом деле, уже
пошло. Мне дали почувствовать это. В той мере, в какой я мог
выдержать это "не то". Но только --- что? И чем я могу
помочь?
Как червяк, проникающий глубже и глубже.
Джейк ощущал ее, эту пульсацию, точно биение больного и
злобного сердца --- непримиримого недруга безмятежного
великолепия розы, вносящего вопиющий разлад в стройный хор
голосов, которые так его успокоили и помогли ему воспрянуть
духом.
Склонившись еще ближе к розе, Джейк увидел, что солнце там,
в сердцевине ее, не одно, что их много, солнц... быть может,
все солнца вселенной сияли сейчас в этом исполненном жизни,
но все-таки хрупком сосуде из пламенеющих лепестков.
Там был целый мир. И этому миру грозила опасность.
Зная, что прикоснуться к этому полыхающему микрокосму
почти неминуемо означает смерть, и все же не в силах
противиться искушению, Джейк протянул руку к сияющей
сердцевине. В этом жесте его не было ни любопытства, ни
ужаса --- только одно, не выразимое никакими словами,
стремление защитить ее, розу./.../
Фрагмент "Пустошей" в переводе О. Рудавина/.../Сейчас же он должен исследовать этот участок, который притягивал его, как магнит притягивает стальные опилки. Когда боль чуть отступила, он ощутил, что мощное притяжение все еще действует на него; более того, оно даже усилилось. Нет, это совсем не пустая заброшенная строительная площадка. Что-то происходит здесь, что-то очень значительное. Он чувствовал легкое дрожание в воздухе, словно гигантские вольты напряжения проходили вокруг самой большой в мире электростанции.
Поднявшись на ноги, Джейк сообразил, что ему еще повезло. Совсем рядом лежала куча острого битого стекла. Если бы он свалился на нее, то мог пораниться гораздо сильнее.
«Очевидно, это бывшая витрина, - подумал Джейк. – Когда тут находился гастроном, можно было стоять на тротуаре и любоваться на выставленные за стеклом куски мяса и головки сыра. Их подвешивали на веревочках». Он не понимал, откуда ему известно все, он просто знал это, не испытывая ни малейшей тени сомнений.
Он в задумчивости оглянулся вокруг и затем сделал несколько шагов в глубь участка. Ближе к центру он заметил еще один знак, который лежал на земле, почти не видимый из-за буйной весенней травы. Джейк опустился на колени, поднял его и рукавом вытер пыль и грязь. Буквы стерлись, однако он все же смог прочесть надпись на вывеске:
«ГАСТРОНОМ ТОМА И ДЖЕРРИ
САМЫЕ ИЗЫСКАННЫЕ БЛЮДА ДЛЯ ЗВАНЫХ ОБЕДОВ!»
А ниже той же самой красной краской, поблекшей до розового цвета, было написано: «И ДУМАЕТ О НАС».
«Это здесь, - мелькнуло в голове Джейка. –Да, это именно здесь!»
Он уронил вывеску, поднялся во весь рост и медленно двинулся дальше, внимательно разглядывая все, что попадалось на пути. С каждым шагом ощущение могучего притяжения нарастало. Все, на чем задерживался его взгляд: трава, битое стекло, обломки кирпичей – рельефно выступало с некой восклицательной отчетливостью. Даже пустые пакеты из-под картофельных чипсов казались красивыми, а выброшенную кем-то пивную бутылку солнечный луч превратил в цилиндр ослепительного коричневого пламени.
Джейк слышал собственное дыхание, и солнечные лучи ниспадали на него золотым потоком. Он внезапно понял, что стоит на краю величайшей тайны, и его пробрала дрожь – отчасти от страха, отчасти от ощущения приближающегося чуда.
«Всё здесь, на месте. Всё. Никуда оно не делось».
Сорняки стегали его по ногам; колючие семена цеплялись за носки. Ветер бросил в его сторону фольгу от плитки шоколада; на ней на мгновение отразилось солнце, и она сверкнула красивым жутким внутренним светом.
- Всё на месте, - повторил он вслух, не осознавая, что и его лицо наполняется собственным внутренним сиянием. – Всё.
Он услышал звук – собственно, он слышал его с того самого момента, когда перемахнул через забор. Это было удивительно высокое неразборчивое пение, невыразимо одинокое и невыразимо прекрасное. Это могло быть завывание ветра высоко над пустынной равниной, но звук был живым. Словно тысяча голов соединились в хоре, подумал он. Джейк опустил голову и понял, что видит лица в спутанной траве, в низких кустах, в кучах кирпича. Лица.
- Кто вы? – шепотом спросил Джейк. – Откуда вы?
Ответа не последовало, но ему показалось, что сквозь хор голосов он различает топот копыт по пыльной дороге, грохот выстрелов и голоса ангелов, поющих осанну из теней. Он шагал вперед, и лица в развалинах, казалось, поворачивались вслед за ним. Они следили за его продвижением, но, похоже, не замышляли ничего дурного. Совсем рядом жила своей жизнью Сорок шестая улица, а чуть поодаль он видел здание ООН на другой стороне Первой авеню, но все это не имело никакого значения. Город стал бледным, как оконное стекло.
Пение набирало силу. Теперь это была уже не тысяча, а миллион, единый открытый туннель голосов, летящих из бездны Вселенной. В общем хоре он разбирал имена, хотя не мог понять, что они означают. Одно из них звучало как Мартен. Другое – Касберт. Одно имя повторялось чаще других. Роланд – Роланд из Гилеада.
Он слышал имена; он слышал бормотание, которое могло быть десятью тысячами смешавшихся разговоров; но отчетливее всего он слышал перекрывающую благостное пение вибрацию, дрожь, которая стремилась наполнить его голову ослепительным белым светом. С радостью настолько сильной, что она грозила переполнить его и разорвать на части, Джейк понял, что это был голос Да; голос Света; голос Всегда. Это был умопомрачительный голос утверждения, и он пел на пустыре. Он пел ему.
Затем под рваным листом лопуха Джейк увидел ключ… а за ним - розу./.../
17
Ноги отказали ему, и он опустился на колени. Краешком сознания он понимал, что плачет, где-то в дальнем углу сознания мелькнула мысль о том, что он слегка намочил в штаны. Он пополз на четвереньках и протянул руку к ключу, лежавшему в самом центре лопуха. Ему показалось, что он уже видел во сне его простую форму:
Он подумал: «Мягкий изгиб выемки на конце – в этом весь фокус».
Как только его пальцы сомкнулись на ключе, хор голосов поднялся в едином возгласе триумфа. Джейк вскрикнул, но его слабый голос потерялся в общем хоре. Он увидел матовое белое сияние ключа, просвечивавшее сквозь пальцы, и по его руке волной пробежало ощущение огромной силы, словно он схватился за провод высокого напряжения, но не почувствовал при этом боли.
Он открыл «Чарли Ту-Ту» и положил ключ в книгу. Затем его взор снова обратился к розе, и он понял, что в ней-то и заключается настоящий ключ – ключ ко всему. Он подполз к цветку. Его лицо превратилось в ослепительную корону света, глаза излучали фонтаны голубого огня.
Роза росла в пучке чужеродной красной травы.
Джейк приблизился к траве – и роза начала распускаться у него на глазах. Лепесток отгибался за лепестком, обнажая сердцевину густого красного цвета. За всю свою жизнь Джейк не видел ничего подобного, ничего такого же красочного и живого.
И теперь, когда он изумленно протянул руку к цветку, голоса запели его собственное имя… и смертельный страх начал прокрадываться в самое сердце. Страх, холодный, как лед, и тяжелый, как камень.
Что-то было не так. Он чувствовал какой-то диссонанс – пульсирующая фальшивая нота, словно глубокая уродливая царапина на бесценном шедевре или смертельная лихорадка, беснующаяся под прохладной кожей больного.
Это было чем-то вроде червя. Проникшего внутрь червя.
Затем сердцевина розы раскрылась перед ним полностью, и спустив желтый ослепительный свет, и волна удивления и восторга вытеснила из головы все мысли. На мгновение Джейку показалось, что перед ним пыльца, пронизанная сверхъестественным светом, который живет в сердце каждого предмета на этом заброшенном участке, но тут же подумал, что никогда не слышал о пыльце розы. Он склонился ближе и увидел, что сконцентрировавшийся круг ослепительного сияния – совсем не пыльца. Это было солнце; не имеющий размеров костер, полыхающий в розе, выросшей в пучке красной травы.
К нему снова вернулся страх, только в этот раз он принял форму животного ужаса: «Все верно, - подумал он, - все здесь, ничего не исчезло, но все может испортиться – уже начало портиться. Мне дано почувствовать столько, сколько я способен вынести… и я почувствовал неправильность. Но что это? И что я должен делать?»
Это было что-то вроде червя.
Он ощущал его биение, словно работу больного и грязного сердца, сражающегося с неизмеримой и совершенной красотой розы, выкрикивающего ругательства, перекрывая хор голосов, который успокаивал и призвал его.
Он присмотрелся и понял, что в центре розы находится не одно, а множество солнц… может быть, все солнца Вселенной, вместившиеся в такую хрупкую скорлупу.
«Но все равно это неправильно. Над всем этим нависла опасность».
И, зная, что прикосновение к сияющему микрокосму почти наверняка будет означать его смерть, но все же не в силах остановиться, Джейк потянулся к цветку. В его жесте не было ни страха, ни любопытства, лишь неодолимая и необъяснимая потребность защитить розу.
По-моему, хорошо заметны и сильные стороны, и изъяны обоих переводов.
Тот же фрагмент (из The Waste Lands) в оригинале
/.../Right now he was going to explore this lot which had drawn him as surely
as a magnet draws steel shavings. That feeling of power was still all around him,
he realized, and stronger than ever. He didn't think this was just a vacant lot.
Something was going on here, some-tiling big. He could feel it thrumming in the air,
like loose volts escaping from the biggest power-plant in the world.
As he got up, Jake saw that he had actually fallen lucky. Close by was a nasty
jumble of broken glass. If he'd fallen into that, he might have cut himself very
badly.
That used to be the show window, Jake thought. When the deli was still here, you
could stand on the sidewalk and look in at all the meats and cheeses. They used
to hang them on strings. He didn't know how he knew this, but he did-knew it
beyond a shadow of a doubt.
He looked around thoughtfully and then walked a little farther into the lot.
Near the middle, lying on the ground and half-buried in a lush growth of spring
weeds, was another sign. Jake knelt beside it, pulled it upright, and brushed
the dirt away. The letters were faded, but he could still make them out:
TOM AND GERRY'S ARTISTIC DELI
PARTY PLATTERS OUR SPECIALTY!
And below it, spray-painted in that same red-fading-to-pink, was this puzzling
sentence: HE HOLDS US ALL WITHIN HIS MIND.
This is the place, Jake thought. Oh yes.
He let the sign fall back, stood up, and walked deeper into the lot, moving
slowly, looking at everything. As he moved, that sensation of power grew.
Everything he saw—the weeds, the broken glass, the clumps of bricks—seemed to
stand forth with a kind of exclamatory force. Even the potato chip bags seemed
beautiful, and the sun had turned a discarded beer-bottle into a cylinder of
brown fire.
Jake was very aware of his own breathing, and of the sunlight falling upon
everything like a weight of gold. He suddenly understood that he was standing on
the edge of a great mystery, and he felt a shudder—half terror and half
wonder—work through him.
It's all here. Everything. Everything is still here.
The weeds brushed at his pants; burdocks stuck to his socks. The breeze blew a
Ring-Ding wrapper in front of him; the sun reflected off it and for a moment the
wrapper was filled with a beautiful, terrible inner glow.
"Everything is still here," he repeated to himself, unaware that his face was
filling with its own inner glow. "Everything."
He was hearing a sound—had been hearing it ever since he entered the lot, in
fact. It was a wonderful high humming, inexpressibly lonely and inexpressibly
lovely. It might have been the sound of a high wind on a deserted plain, except
it was alive. It was, he thought, the sound of a thousand voices singing some
great open chord. He looked down and realized there were faces in the tangled
weeds and low bushes and heaps of bricks. Faces.
"What are you?" Jake whispered. "Who are you?" There was no answer, but he
seemed to hear, beneath the choir, the sound of hoof-beats on the dusty earth,
and gunfire, and angels calling hosannahs from the shadows. The faces in the
wreckage seemed to turn as he passed. They seemed to follow his progress, but no
evil intent did they bear. He could see Forty-sixth Street, and the edge of the
U.N. Building on the other side of First Avenue, but the buildings did not
matter—New York did not matter. It had become as pale as window-glass.
The humming grew. Now it was not a thousand voices but a million, an open funnel
of voices rising from the deepest well of the universe. He caught names in that
group voice, but could not have said what they were. One might have been Marten.
One might have been Cuthbert. Another might have been Roland—Roland of Gilead.
There were names; there was a babble of conversation that might have been ten
thousand entwined stories; but above all was that gorgeous,
swelling hum, a
vibration that wanted to fill his head with bright white light. It was, Jake
realized with a joy so overwhelming that it threatened to burst him to pieces,
the voice of Yes; the voice of White; the voice of Always. It was a great chorus
of affirmation, and it sang in the empty lot. It sang for him.
Then, lying in a cluster of scrubby burdock plants, Jake saw the key . . . and
beyond that, the rose.
17
His LEGS BETRAYED HIM and he fell to his knees. He was vaguely aware that he was
weeping, even more vaguely aware that he had wet his pants a little. He crawled
forward on his knees and reached toward the key lying in the snarl of burdocks.
Its simple shape was one he seemed to have seen in his dreams:
He thought: The little s-shape at the end—that's the secret.
As he closed his hand around the key, the voices rose in a harmonic shout of
triumph. Jake's own cry was lost in the voice of that choir, lie saw the key
flash white within his fingers, and felt a tremendous jolt of power run up his
arm. It was as if he had grasped a live high-tension wire, but there was no
pain.
He opened Charlie the Choo-Choo and put the key inside. Then his eyes fixed upon
the rose again, and he realized that it was the real key— the key to everything.
He crawled toward it, his face a flaming corona of light, his eyes blazing wells
of blue fire.
The rose was growing from a clump of alien purple grass.
As Jake neared this clump of alien grass, the rose began to open before his
eyes. It disclosed a dark scarlet furnace, petal upon secret petal, each burning
with its own secret fury. He had never seen anything so intensely and utterly
alive in his whole life.
And now, as he stretched one grimy hand out toward this wonder, the voices began
to sing his own name . . . and deadly fear began to steal in toward the center
of his heart. It was as cold as ice and as heavy as stone.
There was something wrong. He could feel a pulsing discord, like a deep and ugly
scratch across some priceless work of art or a deadly fever smoldering beneath
the chilly skin of an invalid's brow.
It was something like a worm. An invading worm. And a shape. One which lurks
just beyond the next turn of the road.
Then the heart of the rose opened for him, exposing a yellow dazzle of light,
and all thought was swept away on a wave of wonder. Jake thought for a moment
that what he was seeing was only pollen which had been invested with the
supernatural glow which lived at the heart of every object in this deserted
clearing—he thought it even though he had never heard of pollen within a rose.
He leaned closer and saw that the concentrated circle of blazing yellow was not
pollen at all. It was a sun: a vast forge burning at the center of this rose
growing in the purple grass.
The fear returned, only now it had become outright terror. It's right, he
thought, everything here is right, but it could go wrong—has started going wrong
already, I think. I'm being allowed to feel as much of that wrongness as I can
bear . . . but what is it? And what can I do?
It was something like a worm.
He could feel it beating like a sick and dirty heart, warring with the serene
beauty of the rose, screaming harsh profanities against the choir of voices
which had so soothed and lifted him.
He leaned closer to the rose and saw that its core was not just one sun but many
. . . perhaps all suns contained within a ferocious yet fragile shell.
But it's wrong. It's all in danger.
Knowing it would almost surely mean his death to touch that glowing microcosm
Init helpless to stop himself, Jake reached forward. There was no curiosity or
terror in this gesture; only a great, inarticulate need to protect the rose./.../
Другие илллюстрации к The Waste Lands:
http://www.diary.ru/~thedarktower/p127710437.htm
Художник - Ned Dameron.
Фрагмент "Бесплодных земель" в переводе Т. Покидаевой
/.../Джейк вдруг понял, что ощущение силы,
разлитой вокруг, не пропало. Наоборот, оно стало еще сильнее.
И вряд ли она исходила только от этого пустыря. Что-то здесь
происходило. Что-то особенное. Очень важное. Даже в самом
воздухе ощущались вибрации, как будто в нем плыли волны
энергии, источаемые самой громадной электростанцией в мире.
Только поднявшись на ноги, Джейк увидел, как он удачно упал.
Упади он чуть в сторону, он бы попал прямо на кучу битого
стекла и, скорее всего, очень сильно порезался.
Это, наверное, от витрины, подумал Джейк. Когда здесь
еще был магазинчик деликатесов, в ней выставлялись сыры
и колбасы. Стоишь на улице и смотришь. Их еще вешали
на веревках. Джейк не знал, откуда он это знает. Он просто
знал... и без тени сомнения.
Задумчиво оглядевшись по сторонам, Джейк отошел от забора
чуть дальше вглубь пустыря. Ближе к середине участка, едва
заметная под буйно разросшимися сорняками, на земле валялся
какой-то рекламный щиток. Опустившись на колени, Джейк
поднял его и стряхнул с него грязь. Буквы давно повыцвели,
но их еще можно было прочесть:
ТОМ И ДЖЕРРИ. ДЕЛИКАТЕСЫ
СПЕЦИАЛИЗИРУЕМСЯ НА ЗАКАЗАХ К БАНКЕТАМ И ПРАЗДНИКАМ!
А внизу, той же красной, которая стала розовой, краской
из балончика-распылителя кто-то вывел загадочную фразу:
В ЕЕ МЫСЛЯХ --- ВЕСЬ МИР, В ЕЕ МЫСЛЯХ --- ВСЕ МЫ.
Вот оно, это место, сказал себе Джейк. О да.
Он уронил щит обратно на землю, поднялся и медленно пошел
дальше вглубь пустыря, внимательно глядя по сторонам. С
каждым шагом его ощущение силы крепло. Все, что он видел:
сорняки, осколки стекол, груды битого кирпича, --- было как
будто пронизано этой безудержной силой. Даже пустые пакетики
из-под хрустящей картошки казались красивыми, а пустую
пивную бутылку солнечный свет превратил в цилиндр
коричневого огня.
Джейк очень четко осознавал каждый свой вдох... свет солнца,
который ложился на все золотым покровом. Внезапно он понял,
что стоит на пороге великой тайны. Его била дрожь.
Наполовину --- от страха, наполовину --- от удивления,
смешанного с восторгом.
Оно все здесь. Все. Все по-прежнему здесь.
Сорняки льнули к его ногам. Репей налип на носки. Поднявшийся
ветерок зашелестел упаковкой из-под печенья. Солнечный луч
отразился сверкающим бликом, и на мгновение обычная упаковка
словно бы преисполнилась внутреннего сияния, жуткого и
прекрасного одновременно.
--- Все по-прежнему здесь, --- повторил Джейк вслух,
не зная о том, что лицо его тоже сейчас преисполнилось
собственным внутренним светом. --- Все здесь.
Теперь ему слышался звук... вернее будет сказать, Джейк его
слышал с самого начала, как только ступил на пустырь.
Какой-то гул, но на очень высокой ноте, в котором сквозило
невыразимое одиночество и невыразимая красота. Так,
наверное, плачет ветер над пустынной равниной, только звук
был живым. Точно хор тысячи голосов, слитых в могучей
открытой ноте. Джейк огляделся по сторонам и вдруг понял,
что видит лица --- в сплетении сорняков, в ветках
кустарника, даже в грудах битого кирпича. Лица.
--- Вы кто? --- прошептал Джейк. --- Кто вы?
Ответа он не получил, но ему показалось, что за этим звенящим
хором он слышит иные звуки: грохот конских копыт по сухой
пыльной земле, громы выстрелов и из сумрака --- голоса
ангелов, славу поющих. Ему представлялось, что лица, которые
он различал во всем, поворачивались к нему, когда он
проходил. Они словно бы наблюдали за ним, но Джейк
чувствовал, что за пристальным их вниманием не скрывается
злых намерений. Отсюда ему была видна Сорок-Шестая и даже
одно крыло резиденции ООН на Первой-Авеню, но это уже не
имело значения... весь Нью-Йорк побледнел и сделался
прозрачным, точно оконное стекло.
Гул нарастал. Уже не тысяча --- миллион голосов вздымались
могучим хоралом, восставая из бездонного колодца вселенной.
Теперь Джейк уже различал имена, хотя, может быть, это
только ему представлялось. Одно имя, кажется, было Мартен.
Другое --- Катберт. Еще одно --- Роланд... Роланд из
Гилеада.
Были там и имена, и бессвязный гул разговора --- десятки
тысяч историй, сплетенных в одну, но над всем царил этот
могучий, разливающийся по пространству звон... набухающая
вибрация, наполнявшая разум его ослепительно белым светом.
И Джейк вдруг понял, --- и радость была столь огромной, что
грозила взорвать его изнутри, --- чей это голос. Голос Да.
Голос Белизны. Голос Всегда. Великий хорал утверждения,
выпевающий песнь свою на пустыре. Для него.
А потом, в низких зарослях репейника, Джейк увидел
ключ... а за ключом еще --- розу.
ГЛАВА 2: КЛЮЧ И РОЗА (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
17
Ноги его подкосились, и он упал на колени. смутно, словно
бы издалека, Джейк осознал, что плачет. Он слегка обмочился,
но и это он осознавал едва ли. Не вставая с колен, он
прополз вперед и потянулся за ключом, лежащим в зарослях
репейника. Форма ключа показалась ему знакомой. Он, кажется,
уже видел один такой --- в своих снах:
Он подумал еще: S-образная загогулина на конце --- вот в
чем секрет.
Как только он сжал ключ в руке, голоса загремели, слившись
в одну гармоничную ноту триумфа. Джейк закричал, и крик его
утонул в этом хоре. Ключ у него на ладони вспыхнул вдруг
белым светом, и по руке его, точно мощный разряд
электричества, прошла сила. Он как будто схватился за
оголенный провод под напряжением, но боли не было.
Он положил ключ между страницами "Чарли Чу-Чу".
Пристальнее вглядевшись в розу, Джейк неожиданно осознал,
что настоящий ключ --- это она. Ключ ко всему. Он прополз
чуть вперед, чтобы взять ее. Лицо его пламенело, увенчанное
чистым светом. Глаза полыхали, как два провала, заполненные
голубым огнем.
Роза росла посреди островка травы --- странной, багровой
травы.
Когда Джейк потянулся к ней, бутон стал раскрываться прямо у
него на глазах, обнажая свои полыхающие глубины, потаенные,
ослепительно алые. Лепесток раскрывался за лепестком, и
каждый горел своим собственным тайным огнем. Джейк в жизни
не видел такого чуда... ничего, напоенного до такой степени
жизнью, ликующей и безудержной.
Как только он протянул к ней руку --- решительно, без
колебаний, --- хор голосов принялся выпевать его имя... и в
сердце Джейка закрался предательский страх. Холодный, как
лед, и тяжелый, как камень. Что-то было не так. Теперь Джейк
ощущал какой-то вибрирующий диссонанс... как царапина,
безобразная и глубокая, на бесценном полотне великого мастера.
Как жар, накаляющийся исподволь под хладной кожей на лбу
у больного. Как червяк. Червяк, вгрызающийся в сердцевину плода.
И еще --- тень. Та, что таится за следующим поворотом дороги.
А потом перед ним раскрылась самая сердцевина розы,
взорвавшись желтым слепящим светом, и волна изумления,
смешанного с восторгом, тут же смыла все страхи. Джейк
поначалу подумал, что это всего лишь пыльца, пусть и
исполненная сверхъестественного сияния, которым здесь было
пронизано все. Он так подумал, хотя из ботаники знал, что у
роз не бывает пыльцы. Но, нагнувшись поближе, он разглядел,
что этот круг пламенеющей желтизны в сердцевине цветка ---
никакая вообще не пыльца, а солнце. Настоящее солнце:
кузница чистого света, горящего в сердцевине розы, что
растет посреди багровой травы.
Снова вернулся страх. Даже не страх уже --- неподдельный
ужас. Все правильно, вдруг подумалось Джейку. Пока здесь все
правильно, но оно может пойти не так... на самом деле, уже
пошло. Мне дали почувствовать это. В той мере, в какой я мог
выдержать это "не то". Но только --- что? И чем я могу
помочь?
Как червяк, проникающий глубже и глубже.
Джейк ощущал ее, эту пульсацию, точно биение больного и
злобного сердца --- непримиримого недруга безмятежного
великолепия розы, вносящего вопиющий разлад в стройный хор
голосов, которые так его успокоили и помогли ему воспрянуть
духом.
Склонившись еще ближе к розе, Джейк увидел, что солнце там,
в сердцевине ее, не одно, что их много, солнц... быть может,
все солнца вселенной сияли сейчас в этом исполненном жизни,
но все-таки хрупком сосуде из пламенеющих лепестков.
Там был целый мир. И этому миру грозила опасность.
Зная, что прикоснуться к этому полыхающему микрокосму
почти неминуемо означает смерть, и все же не в силах
противиться искушению, Джейк протянул руку к сияющей
сердцевине. В этом жесте его не было ни любопытства, ни
ужаса --- только одно, не выразимое никакими словами,
стремление защитить ее, розу./.../
Фрагмент "Пустошей" в переводе О. Рудавина/.../Сейчас же он должен исследовать этот участок, который притягивал его, как магнит притягивает стальные опилки. Когда боль чуть отступила, он ощутил, что мощное притяжение все еще действует на него; более того, оно даже усилилось. Нет, это совсем не пустая заброшенная строительная площадка. Что-то происходит здесь, что-то очень значительное. Он чувствовал легкое дрожание в воздухе, словно гигантские вольты напряжения проходили вокруг самой большой в мире электростанции.
Поднявшись на ноги, Джейк сообразил, что ему еще повезло. Совсем рядом лежала куча острого битого стекла. Если бы он свалился на нее, то мог пораниться гораздо сильнее.
«Очевидно, это бывшая витрина, - подумал Джейк. – Когда тут находился гастроном, можно было стоять на тротуаре и любоваться на выставленные за стеклом куски мяса и головки сыра. Их подвешивали на веревочках». Он не понимал, откуда ему известно все, он просто знал это, не испытывая ни малейшей тени сомнений.
Он в задумчивости оглянулся вокруг и затем сделал несколько шагов в глубь участка. Ближе к центру он заметил еще один знак, который лежал на земле, почти не видимый из-за буйной весенней травы. Джейк опустился на колени, поднял его и рукавом вытер пыль и грязь. Буквы стерлись, однако он все же смог прочесть надпись на вывеске:
«ГАСТРОНОМ ТОМА И ДЖЕРРИ
САМЫЕ ИЗЫСКАННЫЕ БЛЮДА ДЛЯ ЗВАНЫХ ОБЕДОВ!»
А ниже той же самой красной краской, поблекшей до розового цвета, было написано: «И ДУМАЕТ О НАС».
«Это здесь, - мелькнуло в голове Джейка. –Да, это именно здесь!»
Он уронил вывеску, поднялся во весь рост и медленно двинулся дальше, внимательно разглядывая все, что попадалось на пути. С каждым шагом ощущение могучего притяжения нарастало. Все, на чем задерживался его взгляд: трава, битое стекло, обломки кирпичей – рельефно выступало с некой восклицательной отчетливостью. Даже пустые пакеты из-под картофельных чипсов казались красивыми, а выброшенную кем-то пивную бутылку солнечный луч превратил в цилиндр ослепительного коричневого пламени.
Джейк слышал собственное дыхание, и солнечные лучи ниспадали на него золотым потоком. Он внезапно понял, что стоит на краю величайшей тайны, и его пробрала дрожь – отчасти от страха, отчасти от ощущения приближающегося чуда.
«Всё здесь, на месте. Всё. Никуда оно не делось».
Сорняки стегали его по ногам; колючие семена цеплялись за носки. Ветер бросил в его сторону фольгу от плитки шоколада; на ней на мгновение отразилось солнце, и она сверкнула красивым жутким внутренним светом.
- Всё на месте, - повторил он вслух, не осознавая, что и его лицо наполняется собственным внутренним сиянием. – Всё.
Он услышал звук – собственно, он слышал его с того самого момента, когда перемахнул через забор. Это было удивительно высокое неразборчивое пение, невыразимо одинокое и невыразимо прекрасное. Это могло быть завывание ветра высоко над пустынной равниной, но звук был живым. Словно тысяча голов соединились в хоре, подумал он. Джейк опустил голову и понял, что видит лица в спутанной траве, в низких кустах, в кучах кирпича. Лица.
- Кто вы? – шепотом спросил Джейк. – Откуда вы?
Ответа не последовало, но ему показалось, что сквозь хор голосов он различает топот копыт по пыльной дороге, грохот выстрелов и голоса ангелов, поющих осанну из теней. Он шагал вперед, и лица в развалинах, казалось, поворачивались вслед за ним. Они следили за его продвижением, но, похоже, не замышляли ничего дурного. Совсем рядом жила своей жизнью Сорок шестая улица, а чуть поодаль он видел здание ООН на другой стороне Первой авеню, но все это не имело никакого значения. Город стал бледным, как оконное стекло.
Пение набирало силу. Теперь это была уже не тысяча, а миллион, единый открытый туннель голосов, летящих из бездны Вселенной. В общем хоре он разбирал имена, хотя не мог понять, что они означают. Одно из них звучало как Мартен. Другое – Касберт. Одно имя повторялось чаще других. Роланд – Роланд из Гилеада.
Он слышал имена; он слышал бормотание, которое могло быть десятью тысячами смешавшихся разговоров; но отчетливее всего он слышал перекрывающую благостное пение вибрацию, дрожь, которая стремилась наполнить его голову ослепительным белым светом. С радостью настолько сильной, что она грозила переполнить его и разорвать на части, Джейк понял, что это был голос Да; голос Света; голос Всегда. Это был умопомрачительный голос утверждения, и он пел на пустыре. Он пел ему.
Затем под рваным листом лопуха Джейк увидел ключ… а за ним - розу./.../
17
Ноги отказали ему, и он опустился на колени. Краешком сознания он понимал, что плачет, где-то в дальнем углу сознания мелькнула мысль о том, что он слегка намочил в штаны. Он пополз на четвереньках и протянул руку к ключу, лежавшему в самом центре лопуха. Ему показалось, что он уже видел во сне его простую форму:
Он подумал: «Мягкий изгиб выемки на конце – в этом весь фокус».
Как только его пальцы сомкнулись на ключе, хор голосов поднялся в едином возгласе триумфа. Джейк вскрикнул, но его слабый голос потерялся в общем хоре. Он увидел матовое белое сияние ключа, просвечивавшее сквозь пальцы, и по его руке волной пробежало ощущение огромной силы, словно он схватился за провод высокого напряжения, но не почувствовал при этом боли.
Он открыл «Чарли Ту-Ту» и положил ключ в книгу. Затем его взор снова обратился к розе, и он понял, что в ней-то и заключается настоящий ключ – ключ ко всему. Он подполз к цветку. Его лицо превратилось в ослепительную корону света, глаза излучали фонтаны голубого огня.
Роза росла в пучке чужеродной красной травы.
Джейк приблизился к траве – и роза начала распускаться у него на глазах. Лепесток отгибался за лепестком, обнажая сердцевину густого красного цвета. За всю свою жизнь Джейк не видел ничего подобного, ничего такого же красочного и живого.
И теперь, когда он изумленно протянул руку к цветку, голоса запели его собственное имя… и смертельный страх начал прокрадываться в самое сердце. Страх, холодный, как лед, и тяжелый, как камень.
Что-то было не так. Он чувствовал какой-то диссонанс – пульсирующая фальшивая нота, словно глубокая уродливая царапина на бесценном шедевре или смертельная лихорадка, беснующаяся под прохладной кожей больного.
Это было чем-то вроде червя. Проникшего внутрь червя.
Затем сердцевина розы раскрылась перед ним полностью, и спустив желтый ослепительный свет, и волна удивления и восторга вытеснила из головы все мысли. На мгновение Джейку показалось, что перед ним пыльца, пронизанная сверхъестественным светом, который живет в сердце каждого предмета на этом заброшенном участке, но тут же подумал, что никогда не слышал о пыльце розы. Он склонился ближе и увидел, что сконцентрировавшийся круг ослепительного сияния – совсем не пыльца. Это было солнце; не имеющий размеров костер, полыхающий в розе, выросшей в пучке красной травы.
К нему снова вернулся страх, только в этот раз он принял форму животного ужаса: «Все верно, - подумал он, - все здесь, ничего не исчезло, но все может испортиться – уже начало портиться. Мне дано почувствовать столько, сколько я способен вынести… и я почувствовал неправильность. Но что это? И что я должен делать?»
Это было что-то вроде червя.
Он ощущал его биение, словно работу больного и грязного сердца, сражающегося с неизмеримой и совершенной красотой розы, выкрикивающего ругательства, перекрывая хор голосов, который успокаивал и призвал его.
Он присмотрелся и понял, что в центре розы находится не одно, а множество солнц… может быть, все солнца Вселенной, вместившиеся в такую хрупкую скорлупу.
«Но все равно это неправильно. Над всем этим нависла опасность».
И, зная, что прикосновение к сияющему микрокосму почти наверняка будет означать его смерть, но все же не в силах остановиться, Джейк потянулся к цветку. В его жесте не было ни страха, ни любопытства, лишь неодолимая и необъяснимая потребность защитить розу.
По-моему, хорошо заметны и сильные стороны, и изъяны обоих переводов.
Тот же фрагмент (из The Waste Lands) в оригинале
/.../Right now he was going to explore this lot which had drawn him as surely
as a magnet draws steel shavings. That feeling of power was still all around him,
he realized, and stronger than ever. He didn't think this was just a vacant lot.
Something was going on here, some-tiling big. He could feel it thrumming in the air,
like loose volts escaping from the biggest power-plant in the world.
As he got up, Jake saw that he had actually fallen lucky. Close by was a nasty
jumble of broken glass. If he'd fallen into that, he might have cut himself very
badly.
That used to be the show window, Jake thought. When the deli was still here, you
could stand on the sidewalk and look in at all the meats and cheeses. They used
to hang them on strings. He didn't know how he knew this, but he did-knew it
beyond a shadow of a doubt.
He looked around thoughtfully and then walked a little farther into the lot.
Near the middle, lying on the ground and half-buried in a lush growth of spring
weeds, was another sign. Jake knelt beside it, pulled it upright, and brushed
the dirt away. The letters were faded, but he could still make them out:
TOM AND GERRY'S ARTISTIC DELI
PARTY PLATTERS OUR SPECIALTY!
And below it, spray-painted in that same red-fading-to-pink, was this puzzling
sentence: HE HOLDS US ALL WITHIN HIS MIND.
This is the place, Jake thought. Oh yes.
He let the sign fall back, stood up, and walked deeper into the lot, moving
slowly, looking at everything. As he moved, that sensation of power grew.
Everything he saw—the weeds, the broken glass, the clumps of bricks—seemed to
stand forth with a kind of exclamatory force. Even the potato chip bags seemed
beautiful, and the sun had turned a discarded beer-bottle into a cylinder of
brown fire.
Jake was very aware of his own breathing, and of the sunlight falling upon
everything like a weight of gold. He suddenly understood that he was standing on
the edge of a great mystery, and he felt a shudder—half terror and half
wonder—work through him.
It's all here. Everything. Everything is still here.
The weeds brushed at his pants; burdocks stuck to his socks. The breeze blew a
Ring-Ding wrapper in front of him; the sun reflected off it and for a moment the
wrapper was filled with a beautiful, terrible inner glow.
"Everything is still here," he repeated to himself, unaware that his face was
filling with its own inner glow. "Everything."
He was hearing a sound—had been hearing it ever since he entered the lot, in
fact. It was a wonderful high humming, inexpressibly lonely and inexpressibly
lovely. It might have been the sound of a high wind on a deserted plain, except
it was alive. It was, he thought, the sound of a thousand voices singing some
great open chord. He looked down and realized there were faces in the tangled
weeds and low bushes and heaps of bricks. Faces.
"What are you?" Jake whispered. "Who are you?" There was no answer, but he
seemed to hear, beneath the choir, the sound of hoof-beats on the dusty earth,
and gunfire, and angels calling hosannahs from the shadows. The faces in the
wreckage seemed to turn as he passed. They seemed to follow his progress, but no
evil intent did they bear. He could see Forty-sixth Street, and the edge of the
U.N. Building on the other side of First Avenue, but the buildings did not
matter—New York did not matter. It had become as pale as window-glass.
The humming grew. Now it was not a thousand voices but a million, an open funnel
of voices rising from the deepest well of the universe. He caught names in that
group voice, but could not have said what they were. One might have been Marten.
One might have been Cuthbert. Another might have been Roland—Roland of Gilead.
There were names; there was a babble of conversation that might have been ten
thousand entwined stories; but above all was that gorgeous,
swelling hum, a
vibration that wanted to fill his head with bright white light. It was, Jake
realized with a joy so overwhelming that it threatened to burst him to pieces,
the voice of Yes; the voice of White; the voice of Always. It was a great chorus
of affirmation, and it sang in the empty lot. It sang for him.
Then, lying in a cluster of scrubby burdock plants, Jake saw the key . . . and
beyond that, the rose.
17
His LEGS BETRAYED HIM and he fell to his knees. He was vaguely aware that he was
weeping, even more vaguely aware that he had wet his pants a little. He crawled
forward on his knees and reached toward the key lying in the snarl of burdocks.
Its simple shape was one he seemed to have seen in his dreams:
He thought: The little s-shape at the end—that's the secret.
As he closed his hand around the key, the voices rose in a harmonic shout of
triumph. Jake's own cry was lost in the voice of that choir, lie saw the key
flash white within his fingers, and felt a tremendous jolt of power run up his
arm. It was as if he had grasped a live high-tension wire, but there was no
pain.
He opened Charlie the Choo-Choo and put the key inside. Then his eyes fixed upon
the rose again, and he realized that it was the real key— the key to everything.
He crawled toward it, his face a flaming corona of light, his eyes blazing wells
of blue fire.
The rose was growing from a clump of alien purple grass.
As Jake neared this clump of alien grass, the rose began to open before his
eyes. It disclosed a dark scarlet furnace, petal upon secret petal, each burning
with its own secret fury. He had never seen anything so intensely and utterly
alive in his whole life.
And now, as he stretched one grimy hand out toward this wonder, the voices began
to sing his own name . . . and deadly fear began to steal in toward the center
of his heart. It was as cold as ice and as heavy as stone.
There was something wrong. He could feel a pulsing discord, like a deep and ugly
scratch across some priceless work of art or a deadly fever smoldering beneath
the chilly skin of an invalid's brow.
It was something like a worm. An invading worm. And a shape. One which lurks
just beyond the next turn of the road.
Then the heart of the rose opened for him, exposing a yellow dazzle of light,
and all thought was swept away on a wave of wonder. Jake thought for a moment
that what he was seeing was only pollen which had been invested with the
supernatural glow which lived at the heart of every object in this deserted
clearing—he thought it even though he had never heard of pollen within a rose.
He leaned closer and saw that the concentrated circle of blazing yellow was not
pollen at all. It was a sun: a vast forge burning at the center of this rose
growing in the purple grass.
The fear returned, only now it had become outright terror. It's right, he
thought, everything here is right, but it could go wrong—has started going wrong
already, I think. I'm being allowed to feel as much of that wrongness as I can
bear . . . but what is it? And what can I do?
It was something like a worm.
He could feel it beating like a sick and dirty heart, warring with the serene
beauty of the rose, screaming harsh profanities against the choir of voices
which had so soothed and lifted him.
He leaned closer to the rose and saw that its core was not just one sun but many
. . . perhaps all suns contained within a ferocious yet fragile shell.
But it's wrong. It's all in danger.
Knowing it would almost surely mean his death to touch that glowing microcosm
Init helpless to stop himself, Jake reached forward. There was no curiosity or
terror in this gesture; only a great, inarticulate need to protect the rose./.../
Другие илллюстрации к The Waste Lands:
http://www.diary.ru/~thedarktower/p127710437.htm
@темы: прекрасное, книги, переводы, арт, тексты, давно любимое, разнообразные глюки, образы, мифореальность
-
-
13.01.2011 в 11:40Автор официального арта к "Бесплодным землям" и этих иллюстраций в частности - Ned Dameron.
тут есть ещё его работы.) и на официальном сайте конечно.
-
-
13.01.2011 в 11:44Приходят гости, приносят ценную информацию - это очень приятно
-
-
13.01.2011 в 12:01-
-
13.01.2011 в 12:05Заглядывайте при случае еще
Я, правда, не знаю других ваших увлечений, но у меня тут много всего
-
-
13.01.2011 в 15:09-
-
13.01.2011 в 19:41Ага, я вчера об этом вспомнила
Я же вас впервые в рукодельном сообществе "увидела"